Они говорили недолго. Афраний взглянул на висящее в небе солнце, потом на редкую толпу, мающуюся от духоты за двумя рядами оцепления, на женщин, жмущихся друг к другу, на кресты с прибитыми к ним телами…
И кивнул.
Центурион побежал от него прочь тяжелой рысью. Сразу оживилось поджаренное на солнце оцепление, солдаты, стоящие под крестами, даже лошади — и те затоптались на месте, предчувствуя, что скоро окажутся вдалеке от этого выжженного, воняющего кровью, потом и мукой места.
Центурион протопал до коновязи, ловко вскочил на спину вороного легконогого коня и мгновенно преобразился. Казалось, что он сбросил лет десять, а, может, и больше. Конь, почуяв твердую руку хозяина, пошел боком, выровнялся и шагом понес всадника к крестам. Подскочивший к центуриону воин передал тому копье…
Это был конец, но это не пугало меня и не могло испугать Иешуа. Всевышний проявлял свое милосердие рукой римского солдата и острием его копья.
Я услышал, как горько и тоскливо ночной птицей вскрикнула Мириам, как зарыдала мать Иешуа, и другие женщины вторили ей…
Слезы катились и из моих глаз, и они были так горячи, что обжигали иссушенную кожу щек.
Центурион подъехал к кресту Иешуа и легким движением кольнул того между ребрами. Острие пилума скрылось в груди га-Ноцри, достало до сердца и выскользнуло прочь. По грязному боку того, кого называли машиахом, потекла густая темная кровь. Иешуа выгнулся, но вбитые в кисти и ступни гвозди надежно держали его. Он лишь слегка оторвался от седекулы и сразу обмяк. Голова его, увенчанная терновым венком, завалилась набок. Из-под впившихся в кожу шипов все еще стекали красные ручейки, но га-Ноцри был уже мертв.
Центурион деловито заколол хохочущего Вар-Раввана, потом вонзил пилум в сердце Дисмаса, еще одним ударом прервал кашель Гестаса.
Кончено.
Над головами собравшихся на Лобном месте пронесся порыв ветра, пахнущего пылью и дождем. Снова громыхнуло, и потемневшее небо над пустыней лопнуло от удара молнии.
Остатки зевак быстрым шагом направились к городским воротам — приближался хамсин, гром и молнии предвещали ливень, и смотреть уже было не на что. Везде в римских провинциях тела оставляли гнить на кресте до тех пор, пока разложившиеся куски плоти не растаскивали птицы. Здесь же, в Иудее, отдельным эдиктом римская власть разрешала снимать распятых с креста до наступления ночи и хоронить их в позорных могилах. В другой могиле, согласно иудейскому обычаю, хоронили орудие пытки и умерщвления — сами перекладины, к которым были прибиты казненные.
Мне нужно было уйти, но я стоял, не в силах отвести взгляд от мертвого тела человека, которого я любил. Я просто не мог уйти.
Четыре креста стояли на Голгофе в тот страшный день.
Четверо умерли на них за Эрец Израэль.
И один из них был распят по моей вине.
Я предал его на смерть.
— Я помню, — сказал Пилат глухим голосом. — В начале десятого часа того дня, перед самым хамсином, ко мне пришел га-Рамоти.
Он прокашлялся и продолжил:
— Странно, Ксантипп, но я помню этот день. Наверное, из-за бури… Перед самым началом грозы у меня начал ныть затылок и пришлось уйти с балкона. Сделалось не по себе, я прилег, но задремать не смог, и тут мой секретарь сообщил мне о приходе га-Рамоти. Этот иудей не побоялся стать нечистым и не стал вызывать меня в преторий — он вошел в дом, несмотря на праздник. Когда член Синедриона готов оскверниться в день Песаха, у него есть или важная просьба или дело, которое не может ждать.
Га-Рамоти пришел с просьбой…
Израиль. Шоссе 60
Наши дни
Зайд покрутил ручку настройки, уплывавшая куда-то радиоволна вдруг утихомирилась и из динамиков «тойоты» раздался чистый и четкий голос диктора.
— Наши корреспонденты сообщают, что только что в Иерусалиме, неподалеку от Яффских ворот, произошла перестрелка между сотрудниками «Шин-Бет» и несколькими неопознанными лицами, скорее всего, принадлежащими к одной из экстремистских арабских группировок. До сих пор ни одна из них не взяла на себя ответственность за произошедшее. Последствия перестрелки ужасны — погибли два офицера «Шабака», убиты четверо террористов, но под удар попали также мирные жители и туристы. Пока трудно сосчитать количество жертв теракта, но уже ясно, что речь идет о нескольких десятках пострадавших. По свидетельству очевидцев, в перестрелке принимала участие третья сторона — неустановленный пожилой мужчина и находившаяся с ним девушка, похожая на разыскиваемую властями по обвинению в пособничестве терроризму аспирантку кафедры археологии Иерусалимского Университета Арин бин Тарик. Их местонахождение на данный момент неизвестно, и в связи с этим полиция просит всех, кто имеет хоть какую-нибудь информацию об этих людях, звонить по номерам…
— Мы едем в Иерусалим? — спросил невозмутимо Якуб, раскуривая сигарету.
Зайд отрицательно покачал головой.
— Он уедет из Иерусалима. Что ему там делать теперь? Нам надо ехать в Эйлат, сын.
— Зачем, отец?
Если Якуб и удивился, то особо виду не подал.
— Передавали, что там его племянник, — пояснил Зайд и потер ладонью кончик своего похожего на клюв стервятника носа. — Я знаю Каца, он своих не бросает. Вот увидишь, он будет там уже сегодня вечером. Наша с тобой задача — чтобы ни с ним, ни с девушкой, ни с этим парнем из далекой северной страны ничего не случилось.
— Этот парень не из северной страны, — улыбнулся Якуб.