Впрочем, то, что они рассматривали, не могло не понравится человеку, обладающему хотя бы слаборазвитым чувством прекрасного!
Они смотрели на открывавшуюся перед ними панораму бухты Хайфы — на огромную чашу из покрытых зеленью гор, заполненную божественно синим морем, на пригороды, рассыпанные по их склонам, на дом-парусник, за которым возвышался Кармель с его гостиницами и богатыми районами, взобравшимися на вершину, на геометрически правильные пятна клумб Бахайских садов, стекавшие вниз, с Кармеля к побережью.
Ни пирсы с многочисленными сухогрузами, танкерами и балкерами, ни приземистые портовые строения, ни бочки наливных терминалов, вспухшие железными прыщами на берегу, картину не портили, они просто добавляли ей чуточку реализма. Город был по-настоящему красив — именно так должен выглядеть средиземноморский порт на страницах приключенческого романа: возвышенно и одновременно приземленно.
Судя по выражениям лиц пассажиров яхты, прекрасное было им не чуждо. Но, увы, в Израиль их привело не желание надеть крест паломника (оба не имели к верующим никакого отношения) и не банальные туристические интересы. И блондина, и стриженого привел на Землю Обетованную подписанный контракт.
Эти двое никакого отношения к Легиону не имели. Они даже не были профессиональными военными, хотя некогда поучаствовали в войне на Балканах и в Ближневосточном конфликте, но в качестве точечного оружия, а не пушечного мяса.
Их квалификация в мире наемников была настолько высока, что даже мысль использовать подобного рода специалистов в общевойсковых или специальных армейских операциях была для нанимателей несусветной глупостью — все равно, что лить пули из золота: дорого и неэффективно. Блондин и стриженый были самой авторитетной парой ликвидаторов, чистильщиками с безупречной репутацией, лучшими из тех, кого мог нанять Тайный Конклав. Нанять и перебросить таких специалистов в район действия, доставить туда же оружие, обеспечить техникой и документами в сжатые сроки, подготовить поэтапно поиск, обнаружение, ликвидацию объектов и точки отхода исполнителей стоило дополнительно столько же, сколько и контракт, то есть, поднимало его стоимость вдвое. А сумма контракта, который был подписан с наемными убийцами менее суток назад, была и вовсе заоблачной, просто неприличной даже для столь специфической среды.
«Кассилия» еще ночью вышла с Кипра, причем не с греческой его части, а с турецкой, где и приняла пассажиров на борт, вот только отметки об этом заходе в судовом журнале не было.
По документам яхта вышла из Лимасола в Израиль на полсуток раньше, чем это было в реальности, и отправилась прямиком в Хайфу, приютив в каютах гражданина Болгарии Христо Нейкова (блондин) и гражданина Франции Анри Бюффе (стриженый), следующих в Израиль с туристическими целями.
Имена, конечно же, были придуманными, зато паспорта туристам достались превосходные — не нарисованные или напечатанные неизвестно кем и где, а настоящие, краденые и не стоящие в стоп-листе. Оружие, рации и прочее оборудование ждало в микроавтобусе, стоящем на паркинге возле порта. Банковские счета каждого из них стали больше на полмиллиона долларов, и это был только аванс.
Ликвидаторы были предупреждены о том, что их предшественники потерпели неудачу, но не догадывались, что слова «потерпели неудачу» в этом случае являются чистым эвфемизмом. Впрочем, знай они реальную судьбу двух подразделений Легиона, то все равно бы остались в игре. И Бюффе, и Нейков были уверены в своих силах и компетентности, так что страх бы алчности не одолел в любом случае. Заказ был принят, аванс получен — оставалось только исполнить поручение.
Яхта пришвартовалась к пирсу как раз в тот момент, когда Шагровский, лежа на больничной кровати в Эйлате, начал приходить в себя, а у профессора Каца с Арин случились неприятности в Иерусалиме.
Иудея. Ершалаим
Дворец Ирода Великого
30 год н. э.
Зубы Пилат сохранил хорошие — желтоватые, крупные. Улыбка получилась недобрая, ничего хорошего просителям не сулящая. Секретарь внутренне содрогнулся, увидев прокураторский оскал. Да, кому-то сегодня явно не повезло. Во всяком случае, слова «Справедливый суд» при виде усмешки игемона в голову не приходили.
Секретарь вышел, и через несколько мгновений вернулся обратно в сопровождении невысокой женщины в еврейском одеянии, сравнительно молодой, с забранными под платок пышными темными волосами, в которых можно было легко различить нити ранней седины.
Назвать ее красивой было бы сложно, но Пилат поймал себя на том, что в ее внешности была необъяснимая притягательность. Возможно, из-за глаз — необычного разреза, глубоких, влажных… А, возможно, из-за того, как она держала голову при ходьбе, как ступала по каменным плитам лифостратона. В общем, что-то в ней заставило прокуратора стереть с лица гримасу потревоженного хищника. Он, конечно, не стал добрее в этот миг, но явно стал терпимее. Во всяком случае, внешне.
Она остановилась в нескольких шагах от прокураторского кресла, там, где указал ей скриба, и поклонилась — почтительно, не подобострастно. Выпрямившись, еврейка посмотрела в прямо глаза игемону, и унижения либо смирения всадник в этих темных очах не рассмотрел.
— Имя? — спросил Пилат, разглядывая просительницу.
Обычно под взглядом прокуратора люди съеживались от испуга, смущались и прятали взор, но темноволосая была не из пугливых.
— Мириам, — ответила она, не отводя взгляда.