Сердце Проклятого - Страница 59

— Люди! Сюда идут люди! — по голосу Иегуда узнал бар-Маттиаху, мокэса. — Равви!

Зазвучали встревоженные голоса. Мимо пробежал Шимон Зелот и в руке его поблескивал тусклым железом старый гладий. Иегуда встал и тут же встретился взглядом с Кифой — глаза его были глазами безумца. Растрепанная борода криво топорщилась, он медленно тащил из ножен свой меч.

Всполохнули зарницы. Издалека порывом ветра принесло слабый раскат грома, но шелест потревоженных крон легко заглушил его.

— Равви! — отчаянно крикнул Фома.

Ученики метались среди кривых олив Гефсиманского сада, словно стадо без пастуха, почуявшее волков.

Иешуа открыл глаза и поднялся с колен.

Теперь стало заметно, что он тяжело дышит — белый пар вырывался изо рта короткими мощными струями. Иегуда вдруг понял, что лоб га-Ноцри поблескивает от пота — он отдавал молитве столько сил, что на коже даже в ночной холод выступила испарина. Глаза его были тусклыми, словно присыпанными пылью, и в них плескалась такая смертная тоска, что у Иегуды перехватило горло.

И внезапно померещилось ему, что взгляд га-Ноцри стал мертв, как у снулой рыбы, пот, выступивший на челе — кровав, что побежали по щекам красные язвы проеденных слепнями ран, и жилы оплели скрученную судорогой шею, словно кривые синие корни…

Иегуда зажмурился так, что векам стало больно, и впился ногтями в свое запястье, раздирая свежий укус. Боль отрезвила его, он снова посмотрел на Иешуа и наваждение исчезло. Га-Ноцри пытался двинуться с места, переставляя конечности, как ребенок, едва научившийся ходить. Ноги равви затекли от долгого пребывания на коленях, и он с трудом сделал шаг. Потом второй — такой же неуверенный, пошатнулся, теряя равновесие…

Иегуда бросился к нему и поддержал под локоть, чтобы Иешуа не упал, и тот вымученно улыбнулся, благодаря за помощь. Эта улыбка была так не похожа на его обычную. Она была не его — улыбка другого человека, приклеенная к знакомому тонкому лицу неловко, наспех… От этой гримасы хотелось заплакать, но, несмотря на боль, слез не было. Просто пекло, нестерпимо драло грудь кривыми когтями предчувствие неизбежного.

Чужие голоса звучали рядом. Меж олив мелькали тени и ярко билось веселое факельное пламя. Испуганные ученики столпились вокруг равви, закрывая его спинами, но га-Ноцри, опираясь на руку Иегуды, вышел вперед и остановился, расправив плечи.

— Еще не поздно, — сказал Иегуда негромко, так, чтобы его мог слышать только га-Ноцри.

— Поздно, — выдохнул Иешуа в ответ, — уже поздно.

Цепь огней сомкнулась вокруг них, и теперь уже можно было рассмотреть, что факелы держат стражники-левиты, и их много, гораздо больше, чем казалось раньше.

— Все в твоей власти, Господи! — сказал га-Ноцри уже громче. — Ты не спустился с небес, не дал мне свое воинство — значит, так надо. Я дойду до конца, раз Ты этого хочешь. Я знаю, Ты не оставишь меня! Не дашь мне погибнуть! Что бы ни случилось, я не отступлю. Да свершится воля Твоя!

— Иешуа га-Ноцри! — вышедший вперед Малх был вооружен дубинкой, в руках у некоторых левитов Иегуда увидел готовые для броска охотничьи сети.

Ни мечей, ни копий, ни пугио, только боевые дубинки да сети — храмовая стража собиралась брать Иешуа живым.

— Га-Ноцри! — повторил Малх, поднимая и поднимая голос. — Я говорю голосом Каиафы, первосвященника! Мы пришли за тобой! Ты арестован за то, что ложно называл себя машиахом, вводя в заблуждение народ иудейский! За то, что нарушал Закон Моисеев! За то, что пытался показать власть свою в Храме и грозил разрушить его! За то, что покушался на власть Цезаря и оскорблял его величие!

Он прокричал последние слова, умолк, и во внезапно наступившей тишине стал слышен треск догорающих в кострах ветвей. Молчание висело над замершими людьми, над оливковой рощей, словно свинцовая серая туча, и, казалось, даже ветер затих, ожидая, чем разрешится противостояние.

— За мной нет вины, — сказал Иешуа. — А если на ком нет вины, то чего ему бояться? Я пойду с тобой, человек.

— Тебе нельзя идти с ним, равви! — произнес Левий бар-Маттиаху, стоящий за плечом Иегуды. — Я знаю его. Тебя оговорят и не будет справедливого суда…

— Есть только Божий суд, — возразил Иешуа мягко. — Только он справедлив, да и то не всегда. А люди — всегда лишь люди. Дайте мне дорогу, друзья!

Он шагнул вперед и двое левитов двинулись навстречу, и Малх, улыбаясь так, что Иегуду перекосило от ненависти, протянул свою трехпалую руку, хватая га-Ноцри за плечо.

— Нет! — крикнул Кифа.

В руке его сверкнуло железо — гладиус со свистом рассек воздух. Удар был направлен в голову раба и клинок должен был бы развалить ему череп от темени и до подбородка, но Малх явно потерял свои пальцы не на кухне. Иегуда увидел, как тот приседает, заваливаясь в сторону, как успевает парировать рубящий мах Кифы дубинкой и, вместо того, чтобы войти в мозг, меч всего лишь отсекает ему часть уха и срезает кожу с плеча.

— А-а-а-а-а-а! — это кричит не Малх, рабу пока еще не больно, хотя кровь хлещет из него сильнее, чем из жертвенного барана — это в бой вступил Шимон Зелот. Он врезался в двоих стражников всем телом, и они полетели наземь, оглушенные и растерянные. Третьего, стоящего чуть в отдалении, Зелот попытался достать мечом, тут же получил по локтю короткой дубиной, и гладиус отлетел прочь.

Молодой рослый левит метнул в Кифу сеть, но тот успел поймать ее на лету кончиком клинка, отбросил прочь и тут же прыгнул на противника, занеся меч над головой. Иегуда увидел, как сцепился со стражником Левий, как под ударами дубинок падает, прикрывая голову локтями, Андрей, как вокруг Иешуа закипает — нет, не драка! — самый настоящий бой! Бой без шансов на победу, но с возможностью нанести противнику максимальный урон и сбежать. Оскалив зубы, Иегуда потащил из рукава сику и посмотрел в глаза Малху искрящимися глазами зверя, почуявшего добычу.