Сердце Проклятого - Страница 53

Зажигалка обожгла Шагровскому пальцы, он отпустил рычажок и пламя угасло, но перед тем Валентин успел заметить лежащий неподалеку длинный предмет, напоминающий посох с набалдашником. Встать не хватало сил, и Шагровский пополз к новой находке, огибая мумию со всей возможной осторожностью.

Это был факел. Длинная деревянная ручка (что удивительно, дерево не истлело, не было съедено жучками, но нынешней безжизненностью своей более походило на железную палку) с окаменевшим куском смолы на одном конце — смолу можно было бы принять за камень, но откуда в камне вросшая грубая бечева?

Шагровский погасил зажигалку, дал ей остыть, и попробовал зажечь древний светильник. Пламя лизало черную поверхность, но с таким же успехом Валентин мог попытаться запалить кусок гранита. Раз, второй, третий… Он встряхнул зажигалку, убедившись, что газа пока достаточно, и снова поднес огонек к факелу. Ему показалось, что он видел белый дымок, скользнувший по окаменевшей смоле. Еще попытка…

На этот раз, когда зажигалка погасла, во тьме замерцал едва заметный, прозрачный язычок огня. Боясь пошевелиться, Шагровский наблюдал, как разгорается пламя и на конце факела рождается яркий огненный цветок. Он был готов заплакать от счастья и от внезапно появившейся уверенности, что все закончится хорошо. Пламя давало ему надежду. Оно трещало, пожирая темноту склепа, возвращало предметам краски и объем, разгоняло тени.

Теперь Валентин мог рассмотреть покойника во всех деталях.

При свете факела было хорошо заметно, что мумия очень древняя. ОЧЕНЬ.

Шагровский подполз к телу поближе.

На мумии когда-то были пелены. Их остатки до сих пор виднелись на коже. Дядя Рувим рассказывал о старых обрядах, показывал фото и рисунки — теперь Валентин видел подобное воочию, правда, пелены покрывали не все тело, а только некоторые места, словно кто-то срезал часть похоронного облачения много лет назад.

Усопший не отличался богатырским сложением еще при жизни, а нынче же усохшее тело размерами вовсе не впечатляло — словно в пещере нашел вечный покой заблудившийся в подземельях подросток. Но покойник явно не был подростком. На черепе сохранились остатки волос, достаточно длинных, выцветших в серую паклю, на подбородке торчали бледным пухом клочья некогда густой бороды. Позвонки в месте перегиба спины давно треснули, и верхняя часть туловища лежала под прямым углом к нижней. Слева на боку…

Шагровский присмотрелся.

Да, слева на боку, на ребрах, туго обтянутых коричневой вывяленной кожей, зияла трещина — след раны. Кости ног ниже колена были сломаны на одном расстоянии от чашечек, причем одна из костей разбита на несколько фрагментов, а вторая лопнула наискосок.

Это напоминало…

Несмотря на ранение, кровопотерю и чудовищную усталость, Валентин вспомнил, что именно ему напоминало все увиденное. Он склонился над ступнями мумии — они казались карикатурно огромными, непропорционально большими для усохшего тела.

Точно. Вот здесь…

Стопа была повреждена, кость лопнула, словно доска, в которую вогнали гвоздь.

На второй ноге повреждения были схожи и видны невооруженным глазом.

Шагровский знал, что он найдет на руках мумии, и не ошибся — все было именно там, где он ожидал это увидеть.

Факел горел и тени весело плясали по стенам небольшой пещеры. Сколько времени он еще будет пылать? На этот вопрос Валентин ответить не мог. В любом случае, стоило поторопиться. Он попытался встать, но в результате едва не повалился на покойника, умудрившись остаться стоящим на одном колене.

Что это за странный нарост на пальце мертвеца?

Он аккуратно потрогал руку мумии. Кольцо? Перстень? Слишком крупно для кольца! Перстень.

Он сошел с пальца покойника очень легко — высохшая плоть не могла заполнить внутренний диаметр, и Валентин положил его в карман брюк. Под рукой мумии в вековой пыли лежала дощечка, такая же твердая, как и рукоять факела — практически камень. Шагровский никогда бы не понял, что это дерево, если бы не характерный слом по краю — тот, кто отпиливал кусок от большой доски, не озаботился сделать это до конца и отломал часть по незаконченному распилу.

Он протер дощечку об остатки штанов и увидел, как на окаменевшей поверхности, сохранившей структуру дерева, проступают буквы. Их очертания можно было даже нащупать, потому что они были не написаны, а выжжены по дереву в незапамятные времена. Всего четыре буквы странных очертаний, знакомые, но все же не настолько, чтобы Валентин мог их прочесть. Четыре буквы. Шагровский смотрел на них, стараясь запомнить — дощечка была слишком велика и тяжела, чтобы поместить ее в рюкзак…

Рюкзак! Где рюкзак?

Шагровский чувствовал, что адреналина в крови поубавилось. Неожиданная ясность мышления начала растворяться в мареве боли, перед глазами снова заплясали зелено-желтые мухи…

Он посмотрел на рюкзак, лежащий в нескольких шагах от него — в прорехах поблескивал бок контейнера с рукописью, лямки бессильно змеились по камню. Рюкзак… Зачем он нужен? Что в нем? Вода? Еда? Лекарство?

Валентин не мог вспомнить, зачем ему нужен этот драный мешок.

Он уронил тяжеленный факел, и тот откатился на несколько десятков сантиметров, далеко, но не так, чтобы Шагровский не смог дотянуться. И он дотянулся, и пополз в узкий, как лисья нора, проход, ведущий прочь из склепа, где лежало тело.

И табличка с письменами.

И почти пустая разовая зажигалка.

И рюкзак.

И контейнер.

И законсервированная в нём рукопись.