Сердце Проклятого - Страница 163

163

Немного подумав, Иегуда кивнул.

— Я редко ошибаюсь, — продолжил га-Тарси устало. — У меня прекрасная память на лица — помню тысячи. Имя могу забыть, но лицо — почти никогда. Это или дар, или наказание. Зачем мне помнить лица тех, кто давно умер? А я помню… Скажи, а этот перстень у тебя на шее?

Иегуда невольно коснулся перстня ладонью.

— Это перстень смертника?

— Да.

— Кому он принадлежал?

— Моему другу…

— Его распяли?

— Да.

— Давно?

— Очень давно.

— Ты друг Мириам, — сказал Шаул, глядя мимо собеседника. — Носишь на шее перстень смертника, называешься греком, хоть сам иудей… Все это странно. Но у всего на свете есть объяснение. Почему ты спас меня, Калхас? Нет, спрошу не так… Почему ты спас именно меня? Тогда, в Эфесе, ты явно не был рад встрече со мной. Я чувствовал — ты не принимаешь ни меня, ни то, что я говорю…

— Ты изменился, га-Тарси.

— Люди не меняются сами по себе. Нас меняет то, во что мы верим.

— Значит, тебе повезло с верой, она изменила тебя. Тебя прежнего я бы спасать не стал.

— Ты привык говорить прямо.

— Да, Шаул. Я не люблю юлить. Остров большой, я думаю, что он обитаемый. Уже сегодня нас найдут местные жители. Другой возможности сбежать у тебя не будет.

Га-Тарси вскинул на Иегуду взгляд, полный удивления.

— Тебе не надо ехать в Рим, равви.

— Мне не ехать в Рим? — переспросил Шаул. — Бежать? Но за мной нет никакой вины! То злое, что обо мне сказано — клевета, и сделано это из зависти. А если я побегу, то, значит, я в чем-то виноват… Я не хочу бежать.

— Виноват ты, Шаул, или не виноват — не важно, — сказал Иегуда со всей серьезностью. — Если ты попадешь на глаза Цезарю, то наверняка умрешь.

— Почему это волнует тебя, Калхас? Ты миней?

— Нет. Я не миней. Сейчас не время выяснять, во что я верю, Шаул. Достаточно, что я не верю в справедливый суд Нерона. Я думаю, что ты знаешь — он недолюбливает вашу секту. Но это не главное. Главное, что тебя ненавидят твои же единоверцы, равви. Ненавидят настолько, что готовы расправиться с тобой руками врагов. Все знают, что Иаков, глава Ершалаимской церкви, свидетельствовал против тебя. Это из-за его доносов ты сейчас едешь на верную смерть. Я предлагаю тебе жизнь и свою помощь, чтобы выбраться отсюда и исчезнуть. Дальше — пойдешь, куда захочешь. Не возвращайся в Ершалаим, там тебе не рады, держись подальше от больших городов — мир велик, ты сам об этом знаешь. В нем множество людей, которые будут слушать тебя с удовольствием. Ты будешь нести им свое учение и проживешь еще долгие годы в любви и уважении. Да, у тебя будет много имен и никогда не будет постоянного дома, но поверь мне — это не главное. Жизнь — единственный бесценный подарок. Послушай меня — и выживешь. В Риме же ты умрешь.

Га-Тарси помолчал. Он походил на грифа, сидящего под дождем: вздернутые острые плечи-крылья, круглая лысая голова, мокрый свалявшийся пух на затылке, длинная морщинистая шея. Мохнатые седые брови и тонкий, чуть крючковатый нос довершали картину.

— Ты много знаешь, грек, — наконец-то произнес он.

— Это так, — подтвердил Иегуда, прислушиваясь к гулу голосов.

Люди на берегу начали приходить в себя. Значит, скоро в их убежище появятся посторонние.

— Скажи мне, Калхас, когда ты говорил, что у меня будет много имен и никогда не будет дома, ты рассказывал свою историю?

Иегуда посмотрел Шаулу в глаза.

— Да. И поэтому я знаю, о чем говорю. В смерти нет смысла, Шаул. Что бы ни говорили вы, минеи, смерть — означает пустоту. Конец всего. Из грязи — и в грязь…

— Это не так, Калхас, — мягко возразил га-Тарси. Капли дождя стекали по его лицу слезами. Рана над бровью все еще понемногу кровила, и розовые струйки расчертили щеку причудливым узором. — Смерть — это только начало вечной жизни. Был человек, который умер на кресте и своими муками искупил вину людей, снова открыл нам рай, потерянный праотцом Адамом и праматерью Евой. Этого человека звали Иешуа и он был машиахом, посланным Господом Богом нашим!

— Я знаю, чему учит твоя вера, Шаул, — устало произнес Иегуда.

— Это его вера, Калхас. Его учение.

Иегуда покачал головой.

— Это твое учение, Шаул. Иешуа погиб не во искупление чужих грехов. Он не хотел умирать. Его убила вера.

— Вера открыла ему дорогу в вечную жизнь! — воскликнул га-Тарси. — Это так, Калхас! Его видели десятки людей! Я сам Его видел! Это Он наставил меня на путь истины! Он спас от горячки и изменил мою судьбу! Как ты можешь сомневаться в этом! Это же правда! Он исчез из склепа, где Его похоронили — остались только пустые пелены. Исчез, хотя камень остался на месте. И потом — сама Мириам первая видела Его воскресшим, она и другие женщины, кто был с ним!

Глаза Шаула горели огнем, но это был не мрачный огонь, озарявший их в ночном Эфесе. Это пламя было светлым.

— Ты же не можешь не верить Мириам, Калхас! Она честная женщина, и зачем ей лгать?

— Ей действительно незачем лгать. И мне незачем говорить тебе неправду, Шаул. Я хочу спасти тебя от верной гибели…

— Зачем? — спросил га-Тарси с едва заметной печалью в голосе. — Если мне суждено погибнуть — пусть так и случится. Я оставил после себя достаточно слов, и эти ростки взойдут. Обязательно взойдут, Калхас. А семя лучше всего всходит, когда полито кровью. Мне ли бояться смерти, когда равви ее не убоялся? Люди любят мучеников и мертвецов, ты же это наверняка знаешь… Я не страшусь суда Нерона. Что он может мне сделать? Убить? Значит, я умру за свою веру, и там, на небесах, встречусь с равви и обрету бессмертие. Он говорил, что смерти нет — и ее действительно нет, Калхас. Если ты веришь — есть только вечная жизнь, которая будет тебе дарована. Скажи мне прямо… Ты хочешь спасти меня потому, что тогда не смог спасти Его? Это же Его перстень висит у тебя на шее?

163