Сердце Проклятого - Страница 133

133

Причина возникновения его болезни осталось непонятной, также, как и причина чудесного выздоровления, что дало повод для множества разговоров по этому поводу. Минеи, например, рассказывали, что по дороге в Сирию Шаул видел воскресшего Иешуа, говорил с ним и был лишен зрения за злые дела в отношении его последователей, после чего уверовал, что Назарянин — мессия, и тут же прозрел. Это подтверждал и сам прозревший — подтверждал самолично, выступая с рассказами о своей встрече с га-Ноцри, о болезни и исцелении в самых больших синагогах Дамаска.

Иегуда ни на секунду не верил ни в саму чудесную встречу, ни в историю с исцелением, но не верить в невероятное превращение Шаула из врага и гонителя назареев в горячего проповедника их идей он не мог. Вся жизнь новоявленного шалуаха из Тарса, (который теперь назывался не только Шаулом, но и своим вторым именем, латинским, полученным при рождении — Павел) после его приезда в Дамаск была посвящена служению учению, которое он некогда клялся уничтожить.

В жизни бывало всякое.

Иегуда мог рассказать много историй, в которых жизнь превращала вчерашних врагов в преданных друг другу до самой смерти союзников, а близких друзей — в отчаянных противников, готовых грызть ближнего с животной яростью! Но чудес не бывает и у всякого преображения есть свои причины. Причины метаморфоз, случившихся с Шаулом после Дамаска, оставались для Иегуды тайной — ему не хватало воображения, чтобы представит себе пропасть, через которую тому пришлось перепрыгнуть, чтобы проникнуться чужой верой. До тех пор, пока га-Ноцри был жив, его дар убеждения, обаяние, ораторское мастерство могли привлечь к учению кого угодно, даже такого, как Шаул. Но Шаул никогда не говорил с живым Иешуа… Однако, он стал тем, кем стал, вопреки тому, кем был большую часть жизни.

Бывшие соратники возненавидели его за отступничество, бывшие жертвы не доверяли по понятным причинам, но время шло, а служение Шаула было так значимо, что постепенно даже Кифа и Иоханнан отошли для минеев на второй план.

Имя Шаула из Тарса гремело по всей Малой Азии. Он проповедовал учение Иешуа в греческих полисах и киликийских городах, он жил в пути, пересекая моря, переходя пустыни, преодолевая горы, годами не зная собственного дома — галеры, постоялые дворы, жилища друзей и новообращенных служили ему временными пристанищами.

Он проповедовал везде, где останавливался хотя бы на день, и новая церковь прирастала этими трудами. Правда, Иегуда не стал бы утверждать, что между учением Шаула и учением га-Ноцри нет разницы, но что толку говорить об этом, если сотни новых посвящённых пришли к назареям после проповедей Павла? Шаул, Кифа, Иаков, Иоханнан — ни один из них не был таким, как Иешуа, но сам га-Ноцри умер уже более двадцати лет, и большинству тех, кто уверовал в него, было невдомек, что разница существует. Забвение настигает и пророков, и упаси Бог им узнать, что в результате выросло из их учений.

За много лет пути Шаула и Иегуды ни разу не пересеклись. Это не было случайностью. Тропы, которые выбирает мертвец, не должны пересекаться с дорогами тех, кто может вызвать его из небытия.

Для Шаула га-Тарси Иегуда был мертвым предателем, разложившимся трупом, провисевшим в петле несколько дней до тех пор, пока его не нашли. И собирался оставаться таковым и впредь. Но любопытство…

Любопытство!

Оно толкало Иегуду подойти поближе, посмотреть в лицо тому, кто теперь стал голосом Иешуа. И, впервые видя в двадцати шагах от себя человека, о котором он так много слышал, Иегуда пытался понять… Нет, даже не понять — почувствовать — каков он, Шаул, самый влиятельный шалуах Сына Человеческого? Мириам спешила пересечь Форум неузнанной, наклонив голову и прикрыв лицо платком, и Иегуда, не сбавляя шага, следовал за ней, скользя взглядом по скуластому бритому лицу Шаула, хищноносому, тонкогубому, с пугающе густыми широкими бровями под большим, с огромными залысинами, лбом. Его можно было бы назвать некрасивым, но черные выпуклые глаза — блестящие, умные, живые — преображали апостола из Тарса, предавая мелким чертам неожиданную, почти эпическую значимость. В нем было что-то жертвенное, трагическое и Иегуда на секунду увидел в багровом дрожащем тумане обезглавленное тело Шаула, лежащее в грязи на площади, раскачивающуюся от возбуждения толпу, гудящую, жадную, слюнявую… Тела незнакомых людей, распятые на крестах, но почему-то вверх ногами, с налитыми багровой кровью лицами, и голову Шаула в луже — синюшную, истоптанную, с рваными щеками, раззявленным ртом и висящими вокруг ранней плеши мокрыми волосами…

Представил — и содрогнулся.

Сейчас Шаул стоял на возвышении, над толпой, которая ему внимала, но в глаза все равно бросался его невысокий рост, узковатые плечи (одно чуть выше другого) и тонкие кисти, которыми он взмахивал во время речи, словно актер, декламирующий одну из греческих трагедий. Эти летающие кисти завораживали не хуже, чем голос апостола — густой, низкий, сильный, совершенно не соответствующий сложению и внешности этого тщедушного человека, но удивительно подходящий к его излучающим силу глазам.

Иегуда поймал себя на том, что совершенно не разбирает отдельных слов, но смысл речи Шаула ему понятен. И он готов слушать эту речь, как и люди, собравшиеся на Форуме. Слушать и внимать.

Они с Мириам пересекали площадь наискосок, прорезая неплотную толпу. Та не стояла: люди в ней двигались, переходили с места на место — кто по одному, кто небольшими группами. И движение скрывало движение… С того места, где стоял Шаул, он должен был видеть не отдельных слушателей, а колышущееся озеро из голов и плеч, но Иегуда почувствовал, что именно его со спутницей острый взгляд проповедника выделил в толпе. Ощущение чужого внимания было настолько явным и неприятным, что Иегуде захотелось сжаться, и он невольно пригнулся, убыстряя и без того стремительный шаг.

133