Сердце Проклятого - Страница 110

110

Татуированный остался сидеть за рулем. Яблоко он доел, сложил очистки в бумажный пакет и теперь поглядывал на Христо, делая вид, что ему просто нечего делать. С места, где они установили треногу, до госпиталя было не то, чтобы далеко — для снайперского выстрела не дистанция, а один смех — метров сто-сто двадцать, но вот окно, в которое надлежало попасть, располагалось не под прямым углом к линии выстрела, что делало прицеливание задачей для профессионала.

Теперь Поль посмотрел на хронометр.

— Пятьдесят четыре…

Лже-болгарин глянул на Поля недобро, но ничего отвечать не стал. Было уже не до того. Ноги трипода надежно упирались во все еще мягкий асфальт. Христо подогнал штатив по высоте, откинул прикрепленный непосредственно к трубе монокуляр и замер, прижав лицо к наглазнику.

— А твой напарник пунктуальный? — осведомился татуированный.

— Заткнись, — процедил Христо. — Работаем, мешаешь.

— Молчу, молчу… — отозвался Поль. — Тридцать секунд.

Со стоянки было отлично слышно дорогу. Рокот мотоциклетного мотора они услышали сразу же, как он возник из фонового шума — хороший байк голоса не скрывает.

— Он точен, — сказал татуированный. — Двадцать секунд…

* * *

Мощный «сузуки» под управлением Анри выехал из-за поворота. Мотоцикл не летел — катился, будто бы его водитель не совершал отвлекающего маневра, держа в левой руке бутылку с «коктейлем Молотова», а просто прогуливался улицами курортного города, высматривая хорошеньких девушек.

Солдаты, стоящие возле припаркованной у приемного покоя бронемашины, как раз под эмблемой «Йосефталя», посмотрели на обладателя мощного байка с завистью: везет же парню! Катается на «сузуки», подставляя лицо ночному ветерку, в то время как они парятся у стен госпиталя в «брониках» и касках. Солдатик, стоящий в будке у шлагбаума, даже высунулся наружу, чтобы получше рассмотреть счастливчика.

Мотоциклист тоже посмотрел на солдат, отделенных от него белой решеткой электрического забора, и даже помахал им рукой. В свете фонарей и луны что-то сверкнуло, но понять, что именно бросил в их сторону водитель, солдаты не успели. Мотор байка взревел, швыряя вперед двухколесную молнию, а на броне с шумом лопнуло, вспыхнуло и растеклось цветком веселое пламя, обдав все вокруг жаром и мерзким химическим запахом. Огонь взметнулся, слепя солдат и мешая им взять верный прицел, поэтому очередь, выпущенная вслед террористу, цели не достигла. Силуэт мотоциклиста канул во тьму, пули, вспоров сумрак, улетели туда же.

* * *

Христо скосил глаз на циферблат хронометра.

22.55.

Грохнули выстрелы, над невидимым с этой стороны входом занялось пламя. Очередь… Еще одна.

Он навел прицел на мерцающее светом ночника окно, взял возвышение и плавно потянул спуск.

Труба утробно ухнула, плюнула облаком белого дыма, в котором что-то мелькнуло. Снаряд, несущий в себе три кило термобарической огнесмеси и летящий со скоростью 180 метров в секунду, угодил в решетку, закрывающую армированное стекло, поэтому основной взрыв произошел не внутри комнаты Шагровского, а на улице, в оконном проеме. Раскаленная взрывная волна выдавила окно вместе с рамой и частью стены, ворвалась вовнутрь палаты и должна была испепелить там все живое и неживое. Огненный вихрь заполнил комнату, сжег матрас и белье, скрутил в спирали и расплавил системы для внутривенных вливаний, висящие на никелированной стойке у кровати, разбил о стену мониторы наблюдения, расщепил на части двери в санузел, оплавил умывальник, ванну и душевую кабину. Дверь, ведущая в общий холл отделения, вылетела из рамы, как пробка из бутылки с шипучим вином, часть стены рядом с нею лопнула, брызнула кирпичными осколками, которые разлетелись веером, круша стойку регистратуры и висящий над нею экран телевизора.

Расчет специалиста по обеспечению был точен: если бы Шагровский в этот момент находился в своей палате, его бы превратило в прожаренный фарш. Но Валентина в ней не было уже полминуты. Кровать-каталку со все еще не воспринимающим реальность журналистом выкатили в коридор, ведущий к выходу на вертолетную площадку, и взрывная волна лишь сбила с ног профессора, замыкавшего шествие, и разбросала остальных.

Воздух мгновенно наполнился омерзительно пахнущей белой пылью, состоящей из мельчайшей бетонной крошки, взвеси штукатурки и какой-то едкой химии, отчего сразу стал густым и плотным, как взбитые белки. Видимость пропала и глаза щипало так, словно в здании взорвалась громадная дымовая шашка.

— Твою мать! — прохрипел оглушенный Стеценко, опираясь на стену. — Вот же — твою-бога-душу-мать!

— Не могу не поддержать, — отозвался из белого дыма Кац. — Твою мать!

Он поднялся с пола и потряс седой головой. Хвост смешно заметался из стороны в сторону, словно у лошади, бьющей мух на боках. Рувим был контужен, но не настолько, чтобы потерять ориентацию. Просто в голове гудели огромные колокола и болью отзывался правый бок, ушибленный при падении. Радовало одно (и Кац невольно ухмыльнулся этой мысли, несмотря на всю тяжесть положения) — на фоне контузии не так беспокоил простреленный зад.

— Не останавливаться, — просипел профессор, отхаркиваясь серой плотной слюной. — Вперед! Уходим! Уходим!

Стеценко и Арин снова пошли (бежать наощупь не получалось никак!) по коридору, ощупывая стены, чтобы не врезаться в препятствие. Впереди них, размахивая руками, словно потерявший трость слепец, двигался сообразительный врач скорой. Идея идти к вертолету медслужбы, на котором эвакуировали больных в госпиталь Беэр-Шевы, принадлежала именно ему.

110